В начале ХХ века женщинам в Англии ( и не только там) жилось не слишком весело. Жизнь их была ограничена миром дома и семьи, учиться, конечно, девушки из богатых семей могли, но не слишком много и в основном дома – все главные университеты их пока что не допускали. Когда в Кембридже в очередной раз решили, что обучение в университете не для девиц, то ликующие студенты повесили на одном из зданий в центре города велосипед, символ тогдашнего раскрепощения женщин: вот вам, катайтесь, а учиться все равно не будете.
Нет образования – нет и работы. Женщина могла быть служанкой в трактире или горничной в богатом доме, образованная девушка – гувернанткой. Все попытки прорваться в другим профессиям встречались в штыки – это что же, я заболею, а меня дама будет осматривать?
Нет работы – нет денег. Женщины не только не могли зарабатывать сами. Даже теми деньгами или недвижимостью, которую они получили в наследство или в подарок, распоряжался муж или отец. Зачем хрупким созданиям отягощать себя грубыми финансовыми проблемами?
Женщина – "ангел в доме" - так называлось знаменитое стихотворение викторианского поэта Ковентри Патмора, описывавшего хрупкую, нежную и такую беззащитную жену, единственный смысл жизни которой – угождать своему господину. Англия, кстати, была последней из протестантских стран, где разрешили развод. В начале ХХ века для того, чтобы развестись, мужчине было достаточно привести доказательство измены жены. А вот для женщины измена мужа не была основанием для развода. Ну и что, что изменяет? Подумаешь! Вот если ты докажешь еще жестокое обращение с тобой, тогда судья подумает.
Ну и конечно, женщинам не нужны политические права. Как она будет голосовать, если ее ум не приспособлен к решению сложных задач, а ее чувствительность помешает ей принять правильное решение? К тому же в Англии очень неохотно предоставляли право голоса всем (независимо от пола), кто находился в зависимости – хозяин прикажет слуге голосовать так, как ему надо, работодатель – рабочему, а муж – жене.
Но к концу XIX века подавляющее большинство английских мужчин уже имело право голоса – а вот женщины все еще оставались бесправными "ангелами в доме". И тогда все большую силу набирает движение суфражисток – женщин, боровшихся за предоставление им избирательных прав. Сначала харизматичная Эммелин Панкхерст возглавила мирную борьбу женских организаций – они раздавали листовки, писали воззвания, бомбардировали парламент письмами – над ними только смеялись.
Вот до этого момента я абсолютно на их стороне, и у меня вызывает огромное уважение их отвага, целеустремленность и готовность отстаивать свои права.
В какой-то момент миссис Панкхерст – и особенно ее радикально настроенные дочери – решили, что мирные средства явно не работают. Они начали приковывать себя к перилам парламента, громить витрины в центре Лондона, поджигать дома, плевать в лицо полицейским, разгонявшим их митинги.
Здесь, конечно, уже труднее сказать, что я полностью на их стороне, но во всяком случае, я понимаю, почему так произошло, и ясно вижу, что ожесточение женщин было вызвано жестокой и консервативной политикой властей. И конечно, радикализация протеста вызвала и радикализацию наказаний.
Суфражисток (или суфражеток, как сначала презрительно, а потом с уважением называли сторонниц радикальных действий) начали арестовывать. В ответ они объявляли голодовки. Тогда их стали подвергать мучительной процедуре искусственного кормления. В 1913 году был принят закон, который тут же прозвали Законом о кошках и мышках – голодавших женщин выпускали из тюрьмы, а как только они поправлялись, арестовывали снова. Некоторые успевали убежать, но так поступали далеко не все.
4 июня 1913 года суфражистка Эмили Дэвисон выбежала на скачках в Дерби на беговую дорожку с флагом Женского социального и политического союза в руках, попала под копыта коня, принадлежавшего королю Георгу V и через несколько дней умерла. Другая суфражистка – Мэри Ричардсон, по ее словам присутствовала при этом трагическом событии. Как она утверждала, разъяренная толпа пыталась ее избить и она с трудом спаслась, укрывшись в здании вокзала.
Ричардсон была пылкой сторонницей Эммелин Панкхерст. Она работала в книжном магазине при женском издательстве, и ее очень угнетали непристойные замечания приходивших в магазин мужчин и их грубое поведение.
10 марта 1914 года Ричардсон пришла в Национальную галерею в Лондоне и нанесла несколько ударов ножом по картине великого художника Диего Веласкеса "Венера перед зеркалом". Венера была выбрана конечно не случайно – сегодня сказали бы, что Ричардсон выступила против превращения женщины в сексуальный объект. Сама она объяснила свои действия так: "Я хотела уничтожить картину, изображающую самую прекрасную женщину, какую знает мифологическая история, в знак протеста против того, что правительство уничтожает миссис Панкхерст, самую прекрасную женщину в современной истории".
И вот здесь я задумываюсь? Я прекрасно понимаю значение борьбы этих женщин, мне нравится Эммелин Панкхерст, я могу представить, как унижение и бесправие довели Мэри Ричардсон до радикальных действий. Но Венера? Но Веласкес? Зачем?
И тут я вспоминаю все современные разборки, "личные дела" престарелых знаменитостей, травлю, иски, за которыми во многих случаях стоит просто желание прославиться или получить деньги… И думаю о том, как выступления оголтелых "защитниц женщин" мешают решению реальных проблем домашнего и сексуального насилия, распределения гендерных ролей в семье, воспитания детей.
И хочется вслед за Городничим воскликнуть: "Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?"
Тем, кто сейчас в комментариях кинется разбирать мое личное дело, отвечать не буду. Скажу только одно – в 1932 году Мэри Ричардсон вступила в Британский фашистский союз и через два года была уже главой женского подразделения партии. Просто для сведения…
! Орфография и стилистика автора сохранены
