Уже лет 20 назад, если не раньше, мне приходилось слышать мнение, что, вопреки утверждениям некоторых приверженцев либертарианства, оно не только не тождественно изначальному (так называемому "классическому") либерализму, но вообще не имеет с либеральной идеологией ничего общего. Либерализм — это все-таки идеология антифеодальных буржуазных революций. А либертарианство (во всяком случае, в своем "правом" изводе) — замаскированная разновидность идеологии феодально-консервативной реакции.

Спорное мнение? Безусловно. Или все-таки нет дыма без огня? Судите сами.

При общении с "правыми либертарианцами" (еще раз оговорюсь — речь идет о тех либертарианцах, которые сами себя определяют как "правые"; левых либертарианцев я в данной статье вообще не рассматриваю) я не раз сталкивался с, мягко скажем, скептическим отношением к правовому равенству между людьми. С желанием уйти от этой темы в лучшем случае. А в худшем — с рассуждениями о том, что известные нам формы правового равенства не абсолютны, а исторически преходящи, как и все в нашем бренном мире. Что они порождены конкретными историческими условиями эпохи становления индустриального общества и централизованных, бюрократических (национальных) государств ("эпохи модерна"). Для этой эпохи было характерно формальное разделение экономического, социального и культурного капитала (разделение власти и собственности), да и то только на Западе. И кто сказал, что так будет всегда?

Тут, наверное, все же нужен перевод с научного на русский. "Формальное разделение экономического, социального и культурного капитала" — это и есть правовое равенство при фактическом неравенстве в других сферах. В частности — в имущественной. Это и есть равенство в правах, независимо от размеров собственности или даже ее наличия. Это и была боевая революционная программа изначального либерализма по слому феодально-сословных перегородок. А в дальнейшем — это альфа и омега либеральной концепции равенства стартовых возможностей при неравенстве конечных результатов.

Все преходяще в нашем лучшем из миров. Вот "русский фашист" Максим Калашников — так тот вообще считает всю либеральную демократию историческим недоразумением. Случайным, мимолетным, тупиковым зигзагом в развитии человечества. Шутка. Или гипербола. Но призванная подчеркнуть мысль о том, что сомнения в тождественности либертарианства и изначального либерализма правомерны.

Мне могут возразить, что лишить "быдло" избирательных прав вслед за Юлией Латыниной (к ней мы еще вернемся) мечтает каждый второй российский "правый либерал", отнюдь не называющий себя либертарианцем. И ссылается при этом на то, что первые либеральные конституции основывались на имущественном цензе для избирателей. Действительно, более умеренное (более "правое") направление изначального либерализма пыталось резко разграничить и даже противопоставить друг другу "гражданские" и "политические" права. Отделить право на участие в принятии политических решений от той группы прав, которые признавались неотъемлемыми, а потому равными для всех. То есть это право кому-то можно дать, а кому-то не дать. В зависимости от каких-то других критериев (известно каких, чего уж). Но антиэгалитаризм современных правых либертарианцев идет дальше. Причем не только количественно, но и качественно.

Даже самый правый "классический либерал" признает универсальность права. То есть общеобязательность правовых норм, которая и обеспечивает "равенство перед законом". Даже если сам закон недемократичен или не вполне демократичен, он все же ограничивает обладателей ресурсов власти, принуждения, насилия. Но для того, чтобы правовые нормы были общеобязательными, необходим субъект, обладающий правом принуждения по отношению ко всем остальным субъектам. Таковым выступает государство.

Современная либеральная концепция государства опирается на Макса Вебера. Он не просто считает монопольное право на легитимное насилие одним из свойств государства. Он само государство определяет через монопольное право на легитимное насилие. То есть государство — это и есть то, что обладает монопольным правом на легитимное насилие. Только не надо сразу вспоминать про право частного лица на самооборону от насилия со стороны другого частного лица. Это право тоже регламентирует государство. И оно в лице суда решает, были ли нарушены "пределы необходимой самообороны".

"Классические либералы" могут выступать за "минимальное государство", то есть за максимальное сокращение его функций. Например, за невмешательство государства в процессы социального расслоения. Но ни один, даже самый правый "классический либерал" не поставит под сомнение веберовскую концепцию государства как монополиста права на легитимное насилие. Самый что ни на есть "ночной сторож" все же должен этим правом обладать. А вот разговоры о том, что представления Вебера о государстве устарели, в либертарианской среде — обычное дело. Ладно бы только на Маркса, но они же на самого Вебера замахиваются! Свят-свят-свят...

Либертарианцы претендуют на наиболее последовательный и радикальный антиэтатизм. И, как мы видим, их антиэтатизм действительно качественно отличается от антиэтатизма "классических либералов". Разгружая государство от его функций, они подводят под "сокращение" его функции гаранта универсальности права и правового равенства. Так что же здесь первично — нелюбовь к государству или нелюбовь к универсальности права и правовому равенству? И что останется, если мы выкинем эти функции государства вместе с его монополией на легитимное насилие?

Останется (вернее, возродится) частная власть человека над человеком, вплоть до ее самых крайних форм. Останется конгломерат частных банд, приватизировавших государственные функции принуждения. И в отношениях друг с другом они не будут связаны никакими общеобязательными ограничениями на насилие. Наиболее правые из либертарианцев формулируют это так: "Права человека — только для участников конвенций". То есть не для всех, а только для своих. В отношении тех, кто не стал участником конвенций, или кому не дали стать участником конвенций, или кого ты сам посчитал не соблюдающим принятые тобой конвенции, права человека можно не соблюдать.

Допустим, мы с тобой воюем и ты не соблюдаешь Женевскую конвенцию о военнопленных. Или я считаю, что ты ее не соблюдаешь. Значит, и я могу ее не соблюдать. Я свободен от каких бы то ни было ограничений на насилие. Вот это и значит "только для участников конвенций". Позволю себе выдвинуть предположение (только предположение!), что именно стремление стряхнуть с себя правовые ограничения на насилие (наряду с радикальным антиэгалитаризмом) лежит в основе современного "правого либертарианства". Стремление тех, кто уверен, что без всех этих "левацких" ограничений он окажется во главе пищевой цепочки.

Бичевание "прогнившей западной цивилизации, гибнущей из-за утраты своей первоначальной брутальности по вине разлагающих ее изнутри леваков" — любимое занятие писателя-фантаста Юлии Латыниной. Юлия Леонидовна не раз заявляла о своих симпатиях к либертарианству. Правда, себя предпочитает именовать либеральным консерватором. И это правильно, потому что антиэтатисткой ее нельзя назвать даже с очень большой натяжкой. Что не удивительно. Антиэтатизм правых либералов, а тем более либеральных консерваторов — вещь весьма специфическая и, скажем так, избирательная. Он касается лишь одной, очень узкой сферы жизни общества: невмешательства государства в частный бизнес. В остальном эта публика совершенно не против "сильного государства", никак не ограниченного правом. Лишь бы оно было "на правильной стороне", то есть на стороне собственников против несобственников.

Вот и Латынина очень любит "эффективные государства". От террористического режима Пиночета в Чили до тоталитарного режима китайских псевдокоммунистов. Юлия Леонидовна вообще любит всё брутальное: брутальные государства, брутальных людей... Буйных английских средневековых баронов, испанских конквистадоров, каперов "доброй королевы Бесс", буйных новорусских братков, которые так похожи на буйных английских баронов. Рискую закрепить за собой репутацию совсем уж злопамятной твари, но не могу не вспомнить ее бурного увлечения Рамзаном Кадыровым. Она нарисовала образ Кадырова — авторитарного модернизатора, эдакого чеченского Пиночета.

При всей моей испепеляющей ненависти к Пиночету (я много раз рассказывал, почему Пиночет мне не просто враг, а личный враг), я хорошо понимаю разницу между Пиночетом и Дювалье. Мне отвратительны оба, но у Пиночета все-таки было Государство. Отвратительное, террористическое, полуфашистское, но государство. Оно очень ревниво оберегало свою монополию на насилие. Людей тайно похищали и беззаконно убивали государственные силовые структуры, а не парамилитарные "эскадроны смерти".

У Дювалье было то, что сама Латынина называет "failed state". Конгломерат неуправляемых банд беспредельщиков. Кадыров, конечно, никакой не Пиночет, а именно Дювалье. Видимо, это поняла и сама Латынина. В Кадырове она разочаровалась. Но продолжает призывать Запад возродить "военную конкуренцию" как двигатель прогресса.

Исторический прогресс можно свести к процессу последовательного снижения уровня насилия в человеческом обществе. Насилия со стороны отдельных лиц, общества, государства. Защищенность от насилия — это и есть свобода личности. Этому, в конечном счете, и служат все правовые ограничения власти. Все ограничения национального суверенитета межгосударственными структурами.

Этому процессу противостоят силы, стремящиеся уже накопленные цивилизацией ограничения на насилие отбросить. Они очень разные. От исламских фундаменталистов до критиков "международной бюрократии" вроде Латыниной. Последним кажется, что все эти "навязанные леваками" ограничения лишают человечество стимулов к дальнейшему развитию. Но сами они не могут предложить ничего, кроме возвращения во времена буйных феодальных баронов.

Какую сторону в этом противостоянии займет в конце концов весьма своеобразная группа течений общественно-политической мысли, известная под общим названием "либертарианцы"?

Александр Скобов

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter