Коллега Андрей Андреевич Пионтковский очень интересно рассказал о программе будущей "Мирной ненасильственной антикриминальной революции", специально оговорив, что это должна быть "именно революция в строго научном понимании этого слова", т.е. замена некоего узурпировавшего власть социального слоя, который я называю "неономенклатурой" или "номенклатурой путинизма".

Одновременно провозглашается стародавний тезис демократической оппозиции: "Наша задача не заменить плохого царя Путина на хорошего царя Навального [здесь фамилии менялись]. Наша задача – ликвидировать, наконец, в России самодержавие, завершить начатое в феврале 1917 года".

Строго говоря, тогда к революции надо добавить предикат "антифеодальная", имея в виду ликвидацию принципа сословности, а также вассально-сюзеренных отношений. Я бы еще добавил - "завершить начатое в Августе 1991 года...", - но автору виднее.

Здесь, однако, кроется сложнейшая проблема. Никакая успешная социально-политическая революция не может обойтись без периода революционной диктатуры. Это не Украина, где достаточно было устранить довольно узкий клан - "политмафию", сгруппировавшуюся вокруг свергнутого президента, - и вся система переориентировалась на победителей сама.
Диктатура в данном случае - это не произвол, а переход к чрезвычайным мерам в сфере управления и юстиции.

(Напомню, что Съезд нардепов РСФСР в октябре 1991 года дал президенту Ельцину на год декретиальные полномочия, и вся дальнейшая политическая борьба развернулась вокруг вопроса о том, чтобы вернуть Бориса Николаевича в объем конституционных полномочий, лишив права править указами, а также вернуть Верховному совету право утверждать главу правительства депутатским большинством, что в реалиях осени 1992 года означало фактическое превращение в диктатора председателя ВС РФ - сперва речь шла о Хасбулатове, потом появились бы иные фигуры, так выразительно проявившиеся себя в сентябре-октябре 1993 года).

Поэтому любой вождь революции обречен стать пусть временным, но диктатором.
И совершенно неважно, как будет называться его пост - президент или глава правительства (а президент - это такой всеми почитаемый драматург Гавел, или академик Сахаров, проживи он лишние пару лет, или Альберт Эйнштейн, согласись он 69 лет назад на предложение стать президентом Израиля - разумеется, в качестве откровенной декорации при Бен-Гурионе).

Для защиты от появления нового авторитаризма революционеры перебирают разные варианты.

Самый простой вариант - четкие временные ограничения чрезвычайных полномочий.
Но тут есть риск того, что экстраординарные права завершатся акккуратно в период натиска реакции и естественного разочарования масс.

Как это было во время Ельцинской революции, когда у Кремля было только два выхода - ликвидация хасбулатовского Верхсовета, ставшего оплотом контререволюции, или обратная передача власти коммунистической партийно-хозяйственной номенклатуре и агентуре КГБ.

Второй вариант, более сложный - это распределение чрезвычайных полномочий между двумя-тремя центрами революционной власти. Вариант, испробованный большевиками, когда сперва на гребне власти были и Совнарком, и Центральный комитет.
Но это - закладывает смертельный конфликт между ними.

Просто потому, что более поздний по происхождению орган революционной власти является и более радикальным. Каждый орган власти (или квазивласти) оказывается слепком времени своего создания. Нам удалось это увидеть совсем недавно, сравнив состав и настроения "Лиги избирателей" января 2012 года и Координационного Совета оппозиции, избранного уже в октябре.

Отмечу, что предлагаемый Ходорковским "коалиционный круглый стол" с чрезвычайными полномочиями (до формирования новых органов власти по итогам Учредительного собрания, ориентировочно - на два года), окажется именно повтором ситуации 2012 года - либо бессильный, нейтрализующий друг друга конгломерат акторов политики, либо то, чем должен был бы стать КСО, получи он массовую поддержку, и продлись протесты еще год (как в Польше первой волны "Солидарности") - подтанцовкой Навального.

Еще более сложный вариант - третий. Он предусматривает коллективное руководство революционной диктатурой, как у якобинцев (отменно знающие античную историю и недавний пример Англии, они изо всех сил старались избежать "цезаризма"). Но неизбежные разногласия могут быстро разорвать такой союз диктаторов, и поколения школьников обречены будут рассказывать экзаменатору, "почему якобинцы предали Робеспьера".

Необходимо понять, что при отсутствии независимой юстиции и влиятельного независимого общественного мнения, которые, разумеется, могут поставить на место зарвавшихся акторов политической борьбы, но которые формируются сравнительно долго, остро необходим высший политический арбитр.

Четвертый вариант как раз и предусматривает появления такого арбитра - некоего совета революции, который уравновешивает и революционное правительство, и революционное учредительное собрание, но сам не имеет административных полномочий и не вмешивается в оперативные решения. Проблема тут в том, чтобы разработать алгоритм постепенного растворения такого совета и его полномочий в новом конституционном устройстве.

Евгений Ихлов

Facebook

! Орфография и стилистика автора сохранены